Андре Моруа (Эмиль Эрзог) (Andre Maurois) (1885 год - 1967 год) - французский писатель. Психологические романы «Превратности судьбы» (1928), «Семейный круг» (1932). Мастер жанра романизированных биографий (книги о Шелли, Байроне, Бальзаке, Тургеневе, Жорж Санд, Дюма-отце и Дюма-сыне, Гюго). Книга «Мемуары» (1970). Член Французской академии (1938). Участник французского Сопротивления.
Андре Моруа
ОБ ОПТИМИЗМЕ
(Письма к незнакомке, 1953 г)
Вы порицаете меня, querido1), за мой оптимизм. Да, я оптимист. Я склонен думать, что все уладится. «Если бы ты летел в пропасть, - говорил мне на войне один из моих товарищей, - то, наверное, считал бы, что дно ее устлано стегаными одеялами, и был бы относительно спокоsен до тех пор, пока не ударился».
Преувеличение! Я не считаю, как Панглос2) у Вольтера, что все к лучшему в нашем худшем из миров. Мне ведомы страшные стороны и тяготы жизни, я не был ими обделен.
Однако, во-первых, я не думаю, что жизнь совершенно дурна. Это далеко не так.Я отказываюсь считать условия человеческого существования «ужасными».Правда, они весьма необычны; правда, что мы вращаемся на комочке грязи в бесконечном пространстве, не слишком понимая для чего; правда, что мы непременно умрем.
Таково действительное положение вещей, и его нужно принимать с мужеством. Да, мы вращаемся на комочке грязи. Проблема в ином: что мы можем и что должны сделать, обретаясь на нем?
Во-вторых, я оптимист, ибо считаю возможным что-то совершить на земле, улучшить свою жизнь и – в более широком смысле – жизнь рода людского. Я считаю, что огромный прогресс уже достигнут.
Человек в большой мере покорил природу. Его власть над миром вещей несравненно возросла. Пессимист возразит: «Да, но все эти замечательные открытия используются исключительно для военных целей, и человечество находится на грани самоуничтожения».
Не думаю, что это неизбежно. В какой-то степени это зависит от нас самих, и в конечном счете мой оптимизм покоится на вере в человеческую природу. Я знаю, что человеку присуще величие, что можно взывать к тому лучшему, что есть в каждом из нас. Словом, лучше говорить с человеком о его свободе, чем о рабстве.
В-третьих, я признаю, что мое первое побуждение перед лицом какого-либо события – это стремление понять то хорошее, что оно несет с собой, а не плохое.
Пример (здесь и далее выделено автором): по воле обстоятельств я поссорился с влиятельным человеком. Пессимист подумал бы: «Какая незадача! Это повредит моей карьере». Я же говорю себе «Какая удача! Я избавился от этого болвана».
Такова суть моего относительного оптимизма. Мы оба – Ален3), а вслед за ним и я – поклялись оставаться оптимистами, ибо, если не поставить себе за правило во что бы то ни стало быть оптимистом, тотчас же будет оправдан самый мрачный пессимизм.
Ибо если человек впадает в отчаяние или предается плохому настроению, то это неминуемо ведет его к невзгодам и неудачам. Если я боюсь упасть, то непременно упаду; это именуется головокружением, и оно присуще как целым народам, так и отдельным людям.
Если я считаю, что ничего не могу изменить в делах моей страны, я и впрямь ничего не смогу. Порядок вещей таков, что я сам создаю ясную погоду, и грозу – прежде всего в себе самом, но и вокруг себя тоже. Пессимизм заразен.
Если я полагаю, что мой сосед непорядочен, и отношусь к нему с недоверием, он и будет таким по моей вине. Вселять в людей надежду, а не страх – вот в чем секрет античных мудрецов. Наши нынешние мудрецы, напротив, вселяют в людей отчаяние, но я не думаю, что они так уж мудры.
- Вот как! Возражает пессимист.- Вы считаете, что вера в людей, в жизнь и есть мудрость? А не стала ли она для вас причиной ужасных разочарований? Не сделалась ли она для вас источником слабости в непрекращающейся битве, чье имя – жизнь? Не становились ли вы жертвой людей злых, так долго отказываясь считать их злыми?
Да, признаю, я испытал немало жестоких разочарований. В особенности за последние десять лет, отмеченных ужасами нацизма, кровавой пропастью, разделившей надвое мою страну, изгнанием, арестом близких, разграблением моего дома, предательством – в тяжелые минуты – со стороны некоторых друзей; все это дало мне немало веских оснований для того, чтобы усомниться в совершенстве этого мира.
Но ведь я никогда и не верил в его совершенство. Я всегда знал, что есть скверные люди (кстати, как правило, это глупцы или неудачники); я всегда знал, что в годину бедствий толпа может сделаться свирепой и тупой.
Мой оптимизм заключался и поныне заключается только вот в чем: я верю, что мы способны в известной мере влиять на события и что, если даже, несмотря на все наши усилия, нам придется пережить беду, мы можем восторжествовать над нею, если достойно ее перенесем.
Декарт сказал об этом лучше, нежели я: «Я взял себе за правило стараться одолевать не столько судьбу, сколько самого себя, и изменять не столько мировой порядок, сколько свои собственные устремления». Любить окружающих меня хороших людей, избегать дурных, радоваться добру, достойно сносить зло, уметь забывать – вот в чем мой оптимизм. Он помог мне в жизни. Да поможет он так же и вам. Прощайте.
1) Дорогая, (исп)
2) Панглос – доктор Панглос, герой повести Вольтера «Кандид».
3) Ален (наст. имя Эмиль Огюст Шартье, 1868-1951) французский философ и литературовед, оказавший огромное влияние на мировоззрение Моруа. Основное произведение – «Суждения» (опубл. В 1956 г.)
